Пела, женщина сорока двух лет, была божественна. С задумчивыми ушами и вялыми глазами на фоне розовых туфель с пряжками, она казалась восхитительной. И еще на ней были гольфы, юбка и кофта.
Пела стояла под сосной и лениво дирижировала своим мыслям обрубком правой руки...
У Пелы было нечто вроде ухажера, который приходил к ней в двадцать два часа с добрыми намерениями, а уходил в двадцать четыре с выбитым зубом. Пела умела постоять за свою честь. Но дальнейшее сопротивление было бесполезно, так как в эту ночь она выбила последний корень последнего зуба любимого. И была в шоке, и все повторяла: "Да, он смеется надо мной, да, он смеется надо мной, да, он смеется надо мной..."
А луна, как назло, ярко светила над Пелой. Луна даже очень ярко светила над Пелой. И женщина впала в такое состояние, когда грустят даже детские игрушки.
- Пелагея, как ты относишься к тому, чтобы послать луну к дьяволу. Она уже надоела тебе, пусть гуляет где-нибудь в другом месте. Ты ведь не хочешь ее, не хочешь... Вот, вот смотри, как она задергалась, задрожала, как будто ее раздели. А сама только этого и ждет... Опознанный объект поэтов и лунатиков. Не люби ее. Ненавидь, как можешь.
Пела произнесла себе эту ненависть и заснула...
Пелагея не проснулась.
1993
Я тебя знаю,
ты серая шейка
ты тоже отстала от коллектива.
Я тебя знаю,
Ты белошвейка.
Ты тоже носишь вязаную шапочку.
Я тебя знаю,
ты самая главная,
ты тоже воняешь, как недельная каша.
Я тебя знаю,
ты партизанила,
у тебя номер, как у всех наших.
Я тебя знаю,
ты дюймовочка,
ты тоже отстала от коллектива.
Я тебя знаю,
ты поллитровочка,
ты тоже носишь вязаную шапочку.
Я тебя знаю,
ты моя Родина,
ты тоже когда-то была украдена.
Я тебя знаю,
ты самая главная,
самая главная-главная гадина.
1999
Когда Шурочка вышла из дома, у нее сразу заломило ногу. Возвращаться в этот бесстыжий дом было подобно смерти, и поэтому, собрав все силы в одну большую силу, она запрыгала к трамвайной остановке.
Шурочка пропрыгала каких-то пять метров, когда у нее заломило вторую ногу, да еще и руку. Шурочка рухнула на влажный асфальт, проклиная две ноги и руку, а заодно и мужа онаниста, сына-зассыху, лысую кошку, а также шоколадку "Привет", которую она съела год назад и из-за которой у ней весь этот год была отрыжка, в свою очередь из-за которой ее муж стал онанистом, в свою очередь из-за которого она родила зассыху-Колю, в свою очередь из-за мочи которого облысела кошка.
От ужасных проклинаний и страшного падения у Шурочки закружилась голова и сами собой закрылись глаза. И чтобы хоть как-то помочь голове и глазам, Шурочка нащупала на асфальте какую-то бумажку, обмакнула ее в лужу и приложила ко лбу. Шурочке не стало легче, как впрочем не стало ее самой...
Долго потом очумевшие прохожие глазели на мертвую женщину с вывернутыми ногами и заломанной рукой. Долго-долго глазели на мертвую женщину, на лбу которой красовалась купюра в пятьсот долларов.
1993
Девочка была очень слабенькой, такой хрупкой на вид, как лед по весне, и очень некрасиво одевалась. "Что такое? - сказал Петр Иванович, посмотрев на девочку. - Где же косы? Одни ниточки... Где же юбка? Одна кофточка... Нельзя так." И заверещал, как свинья на сало.
Лицо, душа и мысли девочки были на месте, не было только умения вкусно готовить. Девочка явно проигрывала, как проигрывают на проигрывателе. Она часто задумывалась, и при этом громко пукала. "Я хочу написать чего-нибудь", - сказала девочка, и написала рукой, как если бы ее у нее не было.
Петр Иванович много пил, поэтому он не очень-то переживал по поводу общения с девочкой. Зато девочка очень переживала, она ведь не пила.
После их общения много чего случилось. Петр Иванович повесился, как вешаются простые смертные. Девочка же повесилась, как набитая дура, на проволоке.
1998